Харли-стрит, центральная часть Лондона – солнечное апрельское утро.
Во внешнем виде молодого человека все указывало на полное истощение и потерю жизненной энергии. Он упал на кушетку и из сидячего положения постепенно принял почти горизонтальное. Время от времени он ударял по полу каблуком ботинка, точно ребенок, которого заставляют сидеть спокойно. Тени под глазами выдавали недельную бессонницу - долгие часы метаний в темноте.
Я задал ему несколько вопросов, но не мог добиться его внимания. Его ответы были краткими, бессодержательными и перемежались длинными, неловкими паузами. Они были опустошающими, эти паузы, подобно паузам в пьесах Пинтера. Я решил про себя, что воздержусь от дальнейших расспросов лишь затем, чтобы посмотреть, как долго он выдержит молчание. Я откинулся на спинку своего кресла и ждал. Ничего не произошло. Было ясно, что он погружен в раздумья. Он смотрел буквально сквозь меня. К своему удивлению, я заметил, что он шевелит губами - едва заметный артикуляционный тремор. Он либо вспоминал, либо репетировал какой-то разговор.
Всего за несколько недель до этого он был другим человеком. Он ворвался как ураган, энергично пожал мою руку, озаряя комнату широкой, не сходящей с лица улыбкой. Его практически не нужно было побуждать к общению. Напротив, он говорил живо, подкрепляя сказанное движениями рук. Его волнение было лихорадочным. Его переполняли планы, схемы и идеи.
Однако уже спустя какие-то четырнадцать дней ураган стих. Он стал инертен, подавлен и опустошен. Его лицо оплыло, как растаявший воск, а взгляд стал стеклянным.
Что же с ним случилось?
Он стал жертвой клинической депрессии? Превратились ли его раздумья в навязчивое состояние? Может быть, за то время, что мы не виделись, у него развилась мания?
Ничего подобного.
Он был влюблен.
Его партнерша стала выражать сомнения относительно качества их отношений. Я пригласил ее для совместной беседы, но она отказалась. По многим причинам ее позицию можно было понять. Ведь она считала, что они никогда не были по-настоящему счастливы вместе.
Постепенно сеанс стал приобретать привычную форму. Односложные ответы сменились предложениями, а через какое-то время - связной речью.
«Она не может бросить меня, - сказал он. - Вы не можете чувствовать то, что чувствую я, - но это ничего не значит».
Я показал жестом, что он может продолжать.
«Если вы испытываете такое сильное чувство, - прошептал он, такое глубокое, все должно получиться. Она должна ответить на это чувство - разве нет? Я ни во что не верю - я не верю в Бога или во что-нибудь в этом роде, - но я верю в любовь».
Он не отрываясь смотрел на солнечное пятно, располагавшееся на ковре между ним и мной.
«Прошлой ночью, - продолжал он, - я лежал в постели - не спал. Я просто лежал, думая о ней. Желая, чтобы она хотела меня. Желая, чтобы она любила меня».
«И вы думаете, что это может вам помочь?» - мягко спросил я.
Он поднял глаза.
«Это звучит глупо. Я знаю, но да... Я думаю, это может сработать. Это ведь то, что нам всегда говорят, не так ли? Что любовь все одолеет?»
Его взгляд внезапно наполнился надеждой.
Я не хотел разочаровывать его и в то же время я не хотел растоптать его чувство, более всего напоминавшее религиозную веру.
«Да, - сказал я нейтральным тоном. - Это то, что нам говорят».
Внезапно в его глазах вспыхнул гнев.
«Но вы в это не верите?»
Это выглядело как обвинение.
«Иногда, - сказал я устало, - независимо от того, как сильно вы кого-то любите, этот кто-то просто не любит вас».
Огонь в его глазах вспыхнул еще раз и погас. Казалось, что его ум взорвался, не сумев вместить в себя столько страданий. С улицы доносились голоса детей, пришедших на прием к стоматологу, кабинет которого находился в соседней парадной.
«Я не знаю, что я буду делать, если она разлюбит меня, - медленно произнес молодой человек. - Трудно представить жизнь без нее».
«Что вы будете делать?»
Он покачал головой, ничего не ответив.
Я наклонился вперед, стараясь попасть в поле его зрения.
«Что в ней такого, что заставляет вас так сильно ее любить?»
«Она красивая, - сказал он, не раздумывая и, помолчав, добавил. - Действительно красивая». По-видимому, на тот случай, если я недооцениваю ее красоту.
«А что еще?»
«Что еще? Я не думаю, что могу это анализировать».
«Ну хорошо, я просто я не хочу это анализировать. Разве любовь нужно разоблачать или разбирать на части».
«Почему нет?»
Она была на пьедестале, вознесенная туда высоким и непостижимым романтическим чувством - чувством, усомниться в котором было бы кощунственно.
«На одном из прошлых сеансов, - осторожно заметил я, - вы сказали, что она произнесла в ваш адрес несколько весьма обидных слов».
«Да, в последнее время мы часто ссорились».
«А что вы чувствуете по отношении к ней, когда она говорит такие оскорбительные слова?»
«Я люблю ее».
«Даже если ее обвинения несправедливы и бесчувственны»
«Послушайте, если вы любите кого-нибудь, вы просто любите и все – что бы ни происходило».
«Разве не было бы лучше, если бы ее поведение нравилось вам больше?»
«Конечно, но ты не выбираешь, в кого тебе влюбиться».
Снова наступило продолжительное молчание.
Он плотно сомкнул веки и сжал кулаки. По его щеке стекала слеза, оставляя серебристый след.
«Прошу прощения», - тихо сказал он.
«Да, - сказал я. - Я тоже».
Он достал платок и высморкался. Когда мы встретились взглядом , я заметил в его глазах какое-то новое выражение.
«Могу я задать вам вопрос?»
«Конечно», - сказал я.
Он с силой сделал выдох - с такой силой, что перевернул первую страницу моего блокнота.
«Что такое... - он помолчал и продолжил,-…любовь?»
Я помедлил, не желая спешить с ответом на такой серьезный вопрос
«Это... - начал я и остановился.
Глядя на него и вспоминая при этом многих пациентов, которых я видел ранее в клиниках и больницах, - я боролся с искушением ответить: «Любовь - это душевная болезнь». Однако я подавил в себе этот порыв.
«Ну, - снова начал я свой ответ, - психологи определяют любовь как сильную эмоциональную привязанность. Мои слова казались ничего не выражающими и пустыми. Выхолощенная наука.
Мой ответ его не устроил - и, честно говоря, не устроил и меня.
Мой первый ответ, не произнесенный вслух, все еще звучал в моей голове.
Любовь - это душевная болезнь.
Этот ответ казался более точным и близким к истине, чем взвешенное авторитетное мнение, которое я предпочел высказать своему собеседнику. Он казался наполненным сокровенным смыслом.
Я задумался о взаимосвязи между любовью и сумасшествием.
Большая пчела билась об оконное стекло.
Мы оба подняли глаза.
Снова наступила весна. За стенами врачебного кабинета Риджент-парк наполнится молодыми людьми. Пары – взявшись за руки – будут медленно гулять вокруг озера, в дымке цветущих вишен. Кто-нибудь где-нибудь будет включать радиоприемник - и над водой будут разносится звуки песен о любви...
Фрэнк Тэллис