Дьявол

Дьявол

 

…Нежить родился на мосту через реку Караш, в Банате, когда его властелин со скуки перекрестил собственную тень. Ему давали бесчисленное множество имен, таких, как «Не к ночи будь помянут», «Тот самый», «Камень ему в зубы», «Брат Божий», «Нечестивый». Он и сам считал себя именно тем, кем его называли, и боялся, как бы кто не бросил в огонь бумажку, на которой написано его имя. Он любил мочиться хвостом, никогда не знал того, что сеял, а все вокруг плевали на него через плечо.
Он вырос у Букумирского озера, в Черногории, среди камней. Умел писать, но не умел читать, потому что если бы он прочел свое имя, то тут же бы умер. От него осталась бы только обглоданная кость. Он не любил роз и не любил показывать свои черные зубы, поэтому никогда не смеялся. Носил чудные сапоги с каблуком впереди и носком сзади, и о нем говорили, что он ни на кого не похож и что, несмотря на хромоту, везде поспевает быстрее ангела. Его не раз видели играющим на пыльной дороге с детьми — он катил хвостом обруч. Когда он был маленьким, то боялся грома и в грозу часто залезал от страха мужчинам в штанины, а женщинам под юбки, потому что верил, что гром ищет именно его. Он любил рассматривать свое отражение на поверхности топора, поэтому, когда наверху начинало греметь, топоры выносили из дома, чтобы в него не ударил гром.
Говорят, особой его обязанностью было заботиться о том, кому придет черед в третий раз стать вампиром. Такого в третий раз народившегося вампира он водил за собой по снам разных людей, обучая их заиканию. Он любил скакать верхом на взрослых, доить чужих коров, переодеваться в женское платье, подпоясываться хвостом и выдавать себя за невесту какого-нибудь парня из города. У него был свой цирюльник и много братьев по всему свету. Каждый из них говорил на своем языке.
А он сажал терновник, глотал любую насмешку, всюду совал свой нос и всегда ходил самой короткой дорогой. Ребенок, увидевший его во сне, мочился в постель. Он знал языки животных, любил музыку, женщины его ненавидели и загоняли в бутылки, потому что считали, что у него женское тело и мужская голова, но они же продавали ему свою душу, потому что он знал, что Ева была изгнана из рая гораздо позже Адама, а кроме того, он умел хорошо хлестнуть хвостом или чем другим, что доставал из своих широких штанов. Он был хорошим пахарем, мог вспахать даже речное дно. Боялся черных собак, пения петуха и любил сидеть на весах в водяной мельнице. Он никогда не искал компании, компания всегда сама находила его, хотя его же при этом и боялась. Про него говорили:
— Если он за полу схватит, отрежь полу!
А он боялся ножа в черных ножнах и осинового кола. Отбрасывал тень с очертаниями коня, везде чувствовал себя как дома, но дети издевались над ним, крича ему вслед:
— Брысь, брысь! Иди пасти белых кобылиц!
Однажды в молодости он сделал из палки и овечьей шкуры волка, но тот никак не мог научиться ходить. Тогда он во сне помолился Богу, в которого верил только во сне. И Бог ему сказал:
— Скажи своему волку: прыгни на отца! Тут он и оживет.
Так он и сделал, и волк только чудом не растерзал его.
Рыбаки причащали его так: взяв в рот причастие, не глотали, а выплевывали в реку со словами:
— Я тебе причастие, а ты мне рыбу!
Люди говорили, что он клеветник, а он боялся кукиша, пестрых щенков и черного пояса. Если ему давали пощечину, он тут же подставлял вторую щеку, чтобы получить и по ней, но мужчины знали, что этого делать не следует, потому что тут же народятся двое таких же, как он. Такое предоставлялось женщинам, и те колотили его так, что хвост у него лишь чудом держался на месте, а как-то раз все-таки отвалился, и он создал из хвоста красавицу, которой по красоте не было равных. Ее звали Петра Алауп, и жила она в Триесте. Он хвастался на всех перекрестках:
— Бог сотворил человека по своему образу и подобию, и посмотрите, что за дрянь получилась, а я сестру себе сделал из собственного хвоста, вы только поглядите, какая красавица.
Как-то ночью, во время страшного ненастья, он сделал ее своей женой, и она три месяца держала под мышкой петушиное яйцо и не умывалась. Из этого яйца вылупился ребенок с коровьими ушами, похожий на отца как две капли воды. Кроме этого ребенка, у Нежитя был еще один. Это был отец лжи. Он никогда не делал зла тому, кто его ненавидит, но всегда вредил его родным и близким. Его жизнеописание было составлено в Нише (Павле Софрич. «История сербского дьявола», «Голос нишской епархии»)…


Милорад Павич «Последняя любовь в Константинополе»

Михаил Юрьевич Лермонтов 

Мой демон
 
Собранье зол его стихия.
 Носясь меж дымных облаков,
 Он любит бури роковые,
 И пену рек, и шум дубров.
Меж листьев желтых, облетевших
 Стоит его недвижный трон;
 На нем, средь ветров онемевших,
 Сидит уныл и мрачен он.
 Он недоверчивость вселяет,
Он презрел чистую любовь,
 Он все моленья отвергает,
 Он равнодушно видит кровь,
 И звук высоких ощущений
 Он давит голосом страстей, —
И муза кротких вдохновений
 Страшится неземных очей.
 
 
 
Анна Ахматова
 
 «И когда друг друга проклинали...»
 
И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела, 
Оба мы еще не понимали, 
Как земля для двух людей мала,
И что память яростная мучит, 
Пытка сильных - огненный недуг! -
И в ночи бездонной сердце учит
Спрашивать: о, где ушедший друг?
А когда, сквозь волны фимиама, 
Хор гремит, ликуя и грозя, 
Смотрят в душу строго и упрямо
Те же неизбежные глаза.
         
             
 
Татьяна Бенд
 
       Страсть 
 
Небо в кровавых бликах 
Вечер упал на землю. 
Мчит моя кобылица 
За горизонт по снегу 

Грива взметнулась к звездам- 
Черное знамя страсти, 
Огненные копыта 
Хохот из белой пасти 

Не удержать поводья 
Крикну : - Не дай пропасть... 
Бешено скачет в пропасть 
Дикая лошадь страсть.
                  
 
 
Ольга Хворост
 
                           СТРАХ 
 
В старом домике заброшенном, где погасли фонари 
Поселились нехорошие вурдалаки - упыри. 
Ветер словно в сновидениях воет жалобно в трубе, 
Тихо бродят привидения по нетопленной избе. 
Пахнет сыростью и плесенью из распахнутых дверей, 
И шуршит под старой лестницей любопытный воробей. 
Только стены отражаются в старых пыльных зеркалах, 
В доме тихо умирающем поселился чей-то страх.